В прошлой статье мы прервали повествование на том, как в X веке, гонимые отовсюду за непреодолимую страсть к нарушениям уголовного кодекса, наши предки, в конце концов, добрались до Чечни. Добрались до хорошо известных чеченцам Черных гор и весьма загадочных «Лысых» гор, не отмеченных ни на одной, даже самой подробной, карте Северного Кавказа. Читатель может вздохнуть с облегчением: наконец-то «арабо-чечены» получили, говоря современным языком, место постоянной прописки. Но не тут-то было! Чечня, по словам терского Геродота, оказалась к тому времени густо населенной местными аборигенами, не имеющими, как можно было заранее догадаться, никакого отношения к скандальным пришельцам.
Кого вы думаете застали изгнанные из Грузии «предки чечен» на Лысых горах? Правильно – терских казаков, которые давным-давно облюбовали эти места и, слушая по вечерам соловьиные трели в бамутских и веденских рощах, совсем не предчувствовали, какая напасть нависла над ними со снежных круч Кавказского хребта. Еще менее о надвигающемся бедствии подозревали мирные ногайские племена, которые, как уверяет Ветров, в те времена кочевали по равнинной части Чечено-Ингушетии. Среди аборигенов упоминаются и какие-то таинственные «ламанои», которым, увы, было суждено стать первыми жертвами чеченской агрессивности. Но обо всем по порядку.
Обнаружив казаков и ногайцев, освоивших горы и долы Чечни задолго до X столетия, Ветров производит настоящую революцию в исторической науке. Дело в том, что в российской, равно как и в кавказской истории (до доклада Ветрова, конечно) считалось, что казаки появились на Северном Кавказе, и вообще появились в природе, где-то в веке XVI -м, представляя собой беглых крепостных крестьян, спасающихся на «Тереке-батюшке» от холопского закабаления в «России-матушке». Об отношении беглых русских крестьян к «Лысым» и прочим кавказским горам, и о том, насколько они себя чувствовали «хозяевами» в Чечне, красочно повествует старинная песня гребенских казаков, записанная в станице Червленой:
«Горы, горы, горы крутые,
Вы позвольте, горы,
Горы, постояти, –
Нам не годик здесь годовати,
Одну ночку ночевати…».
Что касается ногайцев, то и их происхождение все прочие, кроме Ветрова, историки, в том числе и ногайские, относят не X веку, а к концу XIV – началу XV столетий, когда один из улусов Золотой Орды во главе с ханом Ногаем (отсюда и происходит название ногайцев) откочевал от Заволжья и Иртыша на земли к северу от Каспийского моря. Если даже допустить, что по равнинам Чечни и Ингушетии в X веке кто-то кочевал, то это не могли быть ногайцы, появившиеся на исторической арене только через пять столетий после описываемых казачьим хроником (в смысле летописцем) событий.
Но дальше все запутывается еще больше. Мы только что прочли у Ветрова, что «предки чечен» появились в Чечне в X столетии. Однако Ветров, ничуть не смущаясь, буквально в следующем абзаце своего доклада сообщает, что «чечены» вообще-то появились в Чечне не ранее XVIII века, потому что, как поясняет сей титан кавказоведения, «на территории нынешней Чечни, вопреки чеченской пропаганде, не существует чеченских памятников культуры до середины ХVIII века».
На этой части доклада терские казаки и есаулы, внимающие Ветрову, вероятно, вежливо попросили автора минут на десять прервать свой доклад и гурьбой повалили в буфет, ибо без пол-литра даже им было трудновато решить эту шараду. Не исключено, что, возвратившись после антракта в зал, они со всем почтением послали докладчику коллективную записочку примерно такого содержания: «А как же древние башни, замки и крепости вайнахов? Они ведь построены не в XVIII веке, а много столетий раньше. Значит, как ни крути, кое-какие чеченские памятники культуры появились в Чечне и раньше XVIII века».
Но выбить казачьего историка из седла не так-то просто. На этот (заданный или безмолвно повисший в воздухе) вопрос он дал чеканный ответ: «Те старые каменные крепости в горах, которые раньше показывали туристам, а сейчас иногда видны в военных телевизионных сводках, никакого отношения к чеченцам не имеют. Это грузинские сторожевые крепости, построенные грузинскими царями для того, чтобы осуществлять надзор за вайнахами». Есаулы, скорее всего, встретила это пояснение громкими овациями и криками «любо!», и устроились в креслах поудобнее, чтобы внимать дальше. Однако нам все же представляется необходимым выдернуть и рассмотреть внимательнее некоторые соломинки из того стога лапши, который атаман исторических наук намел на несгибаемые казачьи уши.
Главный вопрос: если «предки чечен» вышли из Грузии в сторону Чечни в X веке, но до Чечни добрались только «в середине XVIII века», то где они зависли почти на восемь столетий? И если чеченцев в Чечне не было до XVIII века, то с чего это Ветров льет горькие слезы по поводу бедствий, которые чеченцы в X столетии обрушили на «коренное население Лысых гор», то есть на терских казаков? И зачем грузинам надо было с X века воздвигать в Чечне «сторожевые крепости» против чеченцев, если чеченцы появились около этих крепостей только в XVIII веке. И кого грузины защищали этими крепостями от чеченцев: терских казаков что ли? Но какое дело до защиты от чеченцев терских казаков было грузинам, если у них хватало и своих забот в Закавказье, на которое волнами накатывали бесчисленные завоеватели с юга? Но поскольку мы едва ли дождемся ответов на эти вопросы, перейдем к загадочным «ламаноям», которых Ветров упомянул в числе прочих «дочеченских» аборигенов Чечни.
«До появления вайнахов, – повествует Ветров, – в горах нынешней Чечни проживали горцы ламанои. Все 40 родов этих горцев были очеченены, стали чеченскими тейпами. Поскольку вайнахи не прекращали жить набегами, к ним из окрестных земель стали стекаться преступные элементы, беспокойный люд и охотно поглощались. Они создавали свои тейпы и тоже очеченивались».
Предыдущий анализ исторических изысканий Ветрова нас умственно закалил, поэтому не будем чесать затылки, размышляя над очередной загадкой, которую подбрасывает лампасным слушателям колумб истории. Ветров, как мы помним, начал свой доклад с того, что назвал «предков чечен» арабами. Арабы, понятное дело, должны разговаривать на арабском языке – иначе какие же они арабы? Но тогда непонятно, где именно пришедшие в Чечню разбойники-арабы, «предки чечен», выучили чеченский язык? У азербайджанцев Нахичевани? У армян в окрестностях Арарата? У византийских греков проездом по пути на Багдад? У иранцев во время обходных марш-бросков? У арабов Багдадского халифата? Или у грузинских царей во время знаменитой аудиенции?
Можно бы конечно предположить, что на чеченском разговаривали таинственные «ламанои», с которыми «предки чечен» смешались, однако Ветров отметает это предположение, уточнив, что не пришельцы-арабы были «оламанонены», а, наоборот, ламонои были «очечены». Иначе говоря, работорговцы-арабы ассимилировали несчастных ламоноев, все их 40 родов, так что те вынуждены были забыть свой родной язык, каким бы он ни был, и перейти на арабский. Так что, обстоятельства, эпоха и место перехода «предков чечен» на чеченский язык долгое время будет оставаться одной из самых необъяснимых тайн для будущих исследователей научного творчества казачьего самородка.
Впрочем, судя по всему, сам Ветров прекрасно ориентируется в чеченском языке, каково бы ни было его происхождение. Об этом свидетельствуют сделанные им блестящие этимологические открытия,, но они достойны того, чтобы рассмотреть их в отдельной статье.
Адлан Бено,
